Вечер в МГУ: Аузан, Сонин, Коковин
- 1
25 сентября на Экономическом факультете МГУ лауреаты Гайдаровской премии для молодых экономистов прочли свои почётные доклады. Вечер открыл декан экономического факультета МГУ Александр Аузан и проректор НИУ ВШЭ, председатель жюри премии, Константин Сонин. Первым доклад прочёл Сергей Коковин, представлявший Евгения Желободько.
Расшифровка выступлений
Александр Александрович Аузан: Я рад вас приветствовать здесь, на процедуре вручения премии Гайдара. Для нас это было очень и по душе, и по уму почётно, что оргкомитет премии предложил провести процедуру вручения на экономическом факультете МГУ. Егор заканчивал наш факультет, мы учились примерно в одни годы, общались. Мы не были с Егором близкими друзьями, хотя дома он у меня бывал и спорили мы о самых разных вопросах. Но я хотел бы вспомнить один момент, по-моему, важный для случая, который нас здесь свёл. Когда Егор Гайдар назвался уже Егор Тимурович и начал руководить экономическим отделом в редакции журнала «Коммунист», теоретического органа ЦК КПСС по вопросам экономики, у него была такая книжка. Он спрашивал своих друзей, приятелей, знакомых, коллег: «Не знаешь ли ты каких-нибудь молодых экономистов — в Москве, или в Ленинграде, или в Иркутске, или где-то ещё?» и заносил эту самую книжку. Когда я его спросил, зачем ему это, - это был год, видимо, 88й, - Егор сказал: «Знаешь, надо всё-таки вести какой-то учёт умных людей». Когда осенью 1991 года было установлено правительство Гайдара, я вдруг обнаружил несомненную связь состава этого правительства с тем, что записывалось в книжку Егора в 88 году. И думаю, что та внезапная роль, серьёзная и тяжёлая, которая выпала на долю Егора Гайдара и его правительства России, в известном смысле не случайно выпала на этого человека и его соратников, потому что он был к этому готов, он к этому готовился. Егора обычно считают человеком сложно говорящим. Когда осенью 91 года ему нужно было принять на себя руководство принятием такого тяжкого решения российского правительства в ходе шоковой терапии, он сказал очень афористичную фразу своим коллегам: что правительство — как картошка, если зимой не сидят, то весной посадят. Этот прогноз не оправдался: это правительство пережило и зиму, и весну, страшный пик, и потом породило различные школы и течения в экономической политике, в экономической мысли России.
Я не хочу долго говорить об этом, потому что сегодня для нас главным является не Егор Гайдар, выпускник факультета, которым факультет гордится, а мысль, которую я хотел бы сделать актуальной для этого зала: никогда не известно, какая роль и когда выпадет молодым экономистам. Надо готовиться, друзья мои, на всякий случай. Поэтому позвольте ещё раз приветствовать вас в этом зале на церемонии вручения премии Гайдара и передать ведение председателю жюри, профессору Сонину. Константин Александрович, прошу Вас.
Сонин: Спасибо, Александр Александрович. Первым делом хотел бы поздравить экономический факультет МГУ, потому что вообще, по-моему, ни у одного экономического факультета нет такой хорошей аудитории. Всё прекрасно, совершенно замечательно, большое спасибо, что вы согласились принять нашу премию.
Я скажу пару слов, прежде чем приступить к главной части, к докладам лауреатов. Я скажу об идее этой премии, как она появилась у Фонда Гайдара и как осуществляется выбор кандидатов. Все знают, какие есть мире премии по экономике, самая главная премия по экономике — Нобелевская премия. Если кто-то наблюдает за Нобелевской премией, то в последнее время эта премия вручается людям уже довольно пожилым и явно за достижения 20-30, бывает, 40-50-летней давности. То есть эта премия, во-первых, по совокупности заслуг, во-вторых, жюри Нобелевской премии по экономике смотрит на то, насколько идеи человека потом сказались на будущем развитии экономической науки. Эта премия очень, можно сказать, безрисковая; уже известно, что эти люди очень высокоцитируемы, что у них тысячи последователей, что их модели используются и так далее. Есть другой вид премий: те люди, которые смотрят за премиями по математике, знают, что до недавнего времени основной премией по математике была Филдсовская премия, которую вручают в 40 лет. И 40 лет для современного учёного в технических науках, таких, как экономика — это середина, это расцвет. Поскольку технические науки требуют молодости, то в 40 лет уже можно говорить про человека, чего он достиг. Жюри этой премии не может знать, каков будет научный вклад лауреата. Оно может только предсказывать, кто из нынешних самых активно работающих учёных потом окажется очень важным для науки.
Прямым аналогом Гайдаровской премии является John Bates Clark Award в Америке, которая вручается каждый год экономистам до 40 лет по совокупности заслуг. Эта премия в течение многих лет была, так сказать, лучшим “предсказателем” Нобелевской премии: все люди, которые получали эту награду, со временем получали Нобелевскую премию. Потом это правило было нарушено, железного правила нет, но это самая главная премия. Вслед за американцами такую премию стали присуждать европейцы, они стали её присуждать с ограничением, что человек должен быть не старше 45 лет. Некоторые связывают это с тем, что в Европе люди живут лучше и спокойнее, чем в Америке, соответственно, учёные развиваются медленнее; другие связывают с тем, что первую премию присудили Филиппу Лэйну, а ему было больше сорока лет в момент присуждения. Есть национальные премии, и национальные премии Фонд Гайдара тоже смотрел, потому что один важный вопрос, который стоял перед организаторами премии, это кого считать российскими экономистами. Фонду Гайдара хотелось поощрять российских экономистов, но что такое российский экономист? Потому что в мире работает пара сотен профессоров экономики российского происхождения, из них десятки являются российскими гражданами – считать ли их российскими экономистами или нет? Если их не считать, то непонятно: а те люди, которые не обладают российскими паспортами, но работают в России? В итоге было решено: российским экономистом считается любой экономист, который работает в России, и у него это основное и постоянное место работы. То есть потенциально может быть и иностранцем лауреат этой премии. На эту премию, как и на большинство международных премий, никто не может номинировать или самономинироваться, мы просто выбираем кандидатов из тех людей, которые опубликовали работы в научных журналах высокого уровня. К сожалению или, для жюри, по счастью, у жюри работы не очень много, поэтому мы смогли всех посмотреть и выбрать. В жюри входили Виктор Черножуков, профессор MIT, очень знаменитый человек, я не хочу рассказывать о его достижениях, но ему самому ещё нет 40 лет и у него десятки публикаций в самых лучших журналах, множество наград, в своём поколении это один из самых известных экономистов российского происхождения. Максим Никитин из Высшей школы экономики, и я тоже был членом жюри. Мы выбрали три работы, и сейчас вы услышите доклады трёх лауреатов. Единственное, что я хочу сказать: за первую работу премию получил Евгений Желободько. К сожалению, он скончался вскоре после присуждения премии, ещё до того, как это было объявлено. И о его работе, той работе, за которую была присуждена эта премия, расскажет соавтор этой работы, его друг и соратник Сергей Коковин.
Сергей Гелиевич Коковин: Спасибо. Я хочу поблагодарить организаторов этой премии, потому что действительно очень важно вдохновлять молодых экономистов на подвиги, и поблагодарить Московский Университет, где благодаря Александру Александровичу появились молодые очень интересные люди, появилась первая группа, и я с большим интересом слежу, как этот эксперимент пойдёт дальше, и с удовольствием здесь присутствую. Я с радостью вижу здесь своих выпускников из Новосибирска, которые в Москве в Вышке сейчас и которые пришли. В целом то, что делается, вовлекает в науку молодых, а это очень правильно.
Теперь я перейду непосредственно к докладу, докладу Евгения Желободько, который, к сожалению, весной скончался от сердечного приступа. Эта работа называется “Monopolistic Competition: Beyond the Constant Elasticity of Substitution”, “Монополистическая конкуренция сверх постоянной эластичности замеров”. Она вышла в журнале “Эконометрика”, который один из самых авторитетных журналов. Моя задача, видимо, рассказать основную идею и увлечь этим научным направлением молодое поколение, которое я с удовольствием вижу в зале.
Эта аннотация, как говорится. Это чисто теоретическая работа, в ней изучена модель монополистической конкуренции, которая может считаться основной среди множества вариаций. Удалось получить полную характеризацию равновесий в зависимости, прежде всего, от размера рынка. Основной результат – что эластичность спроса влияет на то, окажется рынок проконкурентным или антиконкурентным, то есть с ростом конкуренции, с ростом размера рынка будет ли цена расти или падать. Как ни странно, это оказалось нетривиальным фактом, зависящим от эластичности замещения.
Я должен ввести немного в эту тематику, в развитие общей теории рынка. Несмотря на то, что вроде бы теория саморегулирующейся системы рынка развивается уже пару столетий, от Адама Смита, на мой взгляд, сейчас она вошла в решающую фазу, когда наконец-то нормальная модель появится. В принципе, подходов к тому, как существуют рынки, было два: совершенные рынки и несовершенные (олигопольные) рынки. Появление концепции так называемой монополистической конкуренции – это недавно, 1978 год, Диксит и Стиглиц, нобелевские лауреаты. Она в некотором смысле съела идеи конкуренции и олигополии. Вот история идеи монополистической конкуренции, которая сегодня становится основной моделью рынка, вытесняя и модель классического рынка, и олигополию. Моя точка зрения крайняя: я думаю, что прошлые модели совсем отпадут (кроме, может быть, рынка сотовой связи, который двигается к олигополии, где вход закрыт). Основная идея монополистической конкуренции – что товары частично взаимозаменяемы, а не полностью. Такой товар, как бензин – казалось бы, какое тут разнообразие. Но мы видим, что на разных бензоколонках – по разным ценам, потому это уже фактор вариации. Так происходит с большинством товаров. Второй тезис, который Диксит и Стиглиц принесли в идею рынка, это что вход на рынок, как правило, свободен. Возможно, фирма должна сделать инвестиции, чтобы войти на рынок, но на тех рынках, которые государство не регулирует, как правило, свободен. Вот рынок сотовой связи государство регулирует, а на остальные рынки вход свободен, соответственно, так и надо подходить. В 1977 году была опубликована модель, идея родилась которой родилась у Эдварда Чемберлина, который к тому моменту уже умер. Можно удивляться: чего же ждали 50 лет, с 1929 по 1977, чтобы эту ясную идею, что товары не полностью взаимозаменямы и что вход свободный, что каждый производитель сам устанавливает цены на свой товар, - чтобы эту идею записать? Вот – ждала. Заслуга Диксита и Стиглица в том, что они сумели записать эту идею как модель. Трудность была в том, чтобы целевую функцию потребителя от неопределённой длины аргумента записать. Это первая была техническая трудность. Её обошли тем, что ввели аддитивную функцию полезности ввели. Вторая трудность была: если число товаров дискретно, то вход каждой новой фирмы на рынок нарушает равновесие. Диксит и Стиглиц обошли это, введя континуум товаров, который не сразу влезает в голову. Это как цвета: спектр радуги – это же непрерывная штука. Спектр от ультрафиолетового до инфракрасного – это и есть континуум вариаций. С тех пор – Кругман, Нобелевская премия, внесение этой идеи в теорию международной торговли и экономическую географию. И следом все основные теории – теория роста, теория международной торговли, – перешли на новую модель. Всё ещё встречаются статьи научных журналах, которые пользуются старыми моделями, но я лично думаю, что этому придёт конец.
До сих пор, до последних лет, модель монополистической конкуренции изучалась только в одном случае. Это гипотеза о том, что спрос представляет из себя гиперболу некоторой степени, и только гиперболу. В таких предположениях написано много тысяч статей, и теоретических, и эмпирических. То есть эти модели калибровали, оценивали, чтобы узнать, какова же вот эта постоянная эластичность замены. Относительно недавно, примерно с десятилетие, недовольство усилилось из-за того, что в модели рынка, основанной на постоянной эластичности замены, выражены эффекты: ни цены, ни размер фирмы не зависят от размера рынка. Сравниваем мы город, где 100 тысяч живёт, и город, где 200 тысяч: модель с постоянной эластичностью замены предсказывает, что каждая фирма будет выпускать столько же, только фирм будет в два раза больше, а цены будут такие же. Эмпирика это полностью опровергает. Это следующая волна, которая получила распространение и в теоретических, и в эмпирических исследованиях в экономической географии и международной торговле, вытесняя модель с постоянной эластичностью замены. Следом возникли попытки перейти вообще к общей модели, которая регулировала бы не в специальных функциональных формы, а в общем. Наш теперешний соавтор опубликовал в 2007 году работу, которая подходила к тому, чтобы решить этот вопрос полностью. Евгений Желободько увидел эту статью: о, смотри, дело пошло, сдвинулось с мёртвой точки, и через пару недель уже показал мне первую теорему. То есть с 2008 года до выхода статьи в 2012, примерно 4 года развивался этот результат. Когда я покажу, насколько он простой, станет даже смешно, что 50 лет ждала чемберлиновская идея Диксита и Стиглица, чтобы её записать: она занимает одну строчку, но потребовались 50 лет и Нобелевская премия. Но точно так же и Нобелевская премия Джона Нэша – это ровно одна страница. Так бывает. Я пытаюсь показать молодым, что иногда важные вещи оказываются очень простыми. Хочется объяснять конкурентные преимущества больших стран и больших городов. Все мы наблюдаем, что зарплаты в Москве вдвое больше, чем в городе-миллионнике, а в городе-миллионнике – в два раза больше, чем в маленьком городе. Хочется адекватно объяснять, как работает механизм. Другая сторона – в международной торговле: что страна выиграет, например, от вступления в ВТО? Множество разных моделей, но пока удовлетворения теоретического нет.
Я перехожу к самой базовой модели. Как я говорил, в монополистической конкуренции гипотеза в том, что разновидности блага не полностью взаимозаменяемы, каждая фирма является ценообразовательной, число фирм достаточно велико, чтобы они не пытались влиять на рыночные агрегаты, вход на рынок свободный. Вот сама по себе модель, прежде всего – это модель потребителя. Её можно записать в дискретной форме: это сумма элементарных полезностей, сумма u и интеграл, если пространство товаров рассматривать как континуарное. Вот то, что полезность записана в объективной форме, позволило записать целевую функцию от не определённого заранее количества товаров. На сегодня возникло две альтернативных необъективных модели монополистической конкуренции. Глядя на эти задачи потребителя, вы немедленно можете вывести то, что в последней строчке: прямой спрос и обратный спрос, зависящий от множителя Лагранжа (это множитель бюджетного ограничения). Каждый студент-первокурсник может вывести такую функцию спроса. Множитель Лагранжа становится так называемым агрегатом – агрегированной рыночной статистикой, показывающей интенсивность конкуренции на этом рынке. Считается, что производитель знает, каков его потребитель, какова функция спроса, и знает текущую величину этой самой лямбда, то есть предельной полезности денег, и максимизирует свою прибыль при этих гипотезах, имея фиксированные издержки и переменные издержки Здесь я написал в общем виде – произвольная функция издержек; оказалось, что можно анализировать задачу в самом общем виде: произвольная функция полезности и произвольная функция издержек, что для этой статьи было не совсем очевидно большинству исследователей. Конечно, у Кругмана это мелькнуло, но он потом это забросил.
Условие второго порядка я не буду обсуждать. Вот – понятие равновесия. Это простейшая базовая модель, я потом покажу её развитие. Равновесием является: х – это размер покупки каждого покупателя, цена, интенсивность конкуренции и число фирм, которые возникнут на рынке. Условие равенства прибыли – это и есть условие свободы входа, поскольку предполагается, что фирмы будут входить на рынок, пока их ожидаемая прибыль не сравняется с нулём. Они должны покрыть фиксированные затраты, и вот они входят, пока это не сравняется с нулём. И баланс труда замыкает модель. Вот ключевая техническая находка, которая позволила модель сделать очень простой: это её переформулировка в эластичности, чего не было у Диксита-Стиглица и у Кругмана. Оказывается, что если мы поделим привычную маржу????? на условие свободы входа, если это поделить на объём???, получается, что эластичность времени, то есть выручка, равна эластичности издержек, и вот это есть единственное и очень простое равновесие рынка монополистической конкуренции, которое очень легко изучать. Вот картинка: как обычно ведут себя эластичность выручки и эластичность издержек. Эластичность издержек при нормальной гипотезе – это возрастающая функция, эластичность издержек является убывающей функцией, если это рынок с плоским спросом. Если это рынок с очень сильно выпуклым спросом, то это возрастающая функция, если это рынок CES, то это ровная линия. Соответственно, глядя на эту картинку, мы можем провести сравнительную метрику: если число потребителей вырастет вдвое, то куда сдвинутся кривые? В данном случае показано с точки зрения кривой эластичности издержек: она сдвинется влево, на таком рынке размер каждой покупки уменьшится. Благодаря тому, что характер спроса будет такой, какой он нарисован..
Вот это сведённые в таблицу окончательные выводы, полный сравнительный анализ статики: что происходит со всеми переменными равновесия, если рынок растёт. Если сравнивать маленький город и большой город или маленькую страну и большую страну, либо когда две страны сняли между собой торговые барьеры, рынок стал общим, то есть вырос с точки зрения производителя, что произойдёт? Вот это степень вогнутости целевой функции. Естественные рынки – это те, что в левой колонке. На естественном рынке цена на более высоком рынке должна быть ниже, фирм ходит на рынок менее, чем пропорционально, то есть если рынок вырос вдвое, то фирм стало больше, но не вдвое, а меньше, в полтора, может, раза, и размер каждой фирмы вырос. Для рынка с постоянной эластичностью замены (CES) никаких эффектов нет, в этом и состоят претензии к этому до сих пор распространённому методу моделирования. Противоположная колонка – это парадоксальные рынки: рынок стал больше, на него набегает фирм более чем в два раза, это приводит к уменьшению размера каждой фирмы и к росту цены. Есть ли такие рынки на свете – я пока ничего не могу сказать. Поскольку раньше этот вопрос не стоял, то эмпирики не изучали, поскольку сейчас этот вопрос встал, то это вопрос к эмпирикам: поизучайте, посмотрите, есть ли такие парадоксальные рынки. Правая колонка – это тоже парадоксальные рынки, возможно, такие тоже есть среди некоторых товаров. Каких рынков точно нет, что изучалось в тысячах статей, это когда цена никак не реагирует на размер рынка.
Это дополнительные выводы из анализа этой сравнительной статики. Сравнительная статика – это изменение характеристик равновесия по внешним параметрам. Оказывается, что можно, не задавая в явном виде функцию спроса, предсказать, каковы должны быть реакции, зная характеристики спроса: является ли спрос достаточно плоской кривой, достаточно сильно вогнутой или он гиперболический. Это теоретическое объяснение, как выглядят линии уровней для случаев с проконкурентными эффектами и с антиконкурентнымм эффектами Слева – характер кривых спроса, которые дают естественные эффекты, а справа – кривых спроса, которые дают неестественные эффекты, что при росте рынка и набегании новых фирм цена растёт. Если вы на них посмотрите, то они обе выглядят как нормальные кривые спроса, кривые безразличия. Но левые не вызывают экономического эффекта, правые вызывают. Вопрос открытый – есть такие рынки или нет. Я думаю, что в ближайшие годы эмпирики мне ответят. Это с точки зрения кривых спроса. Я не буду объяснять детали. Проблема с эмпирической оценкой состоит в том, что пока что я вам показал только базовую модель, в которой не было того, что есть много всяких товаров, это была модель одного товара, что международная торговля сильно вмешивается. В теории рынков очередная революция – это 2003 год, статья Марка Мелитца, за которую он получил медаль Кларка и когда-нибудь, видимо, получит Нобелевку, я думаю: модель рынка, где все силы разные, что в высокой степени соответствует действительности. То есть в каждой отрасли есть кривая фирм по размеру выручки, и она очень сильно различается. То есть 10% фирм могут занимать 90% суммарного выпуска отрасли. Почему? Потому что эффективные силы занимают большую долю рынка, а неэффективные не могут повторить этот успех. То есть технология оказывается непередаваемой. И эта разумная модель рынка гетерогенная возникла всего 10 лет назад, немедленно была подхвачена и ещё не дошла до своего логического конца. Следующая революция была совсем недавно, 2010 год, выход статьи Хэлпмана, Ицхоки и Реддинга. Олег Ицхоки – ваш выпускник, он недавно приезжал, очень молодой экономист, я думаю, что он вправе рассчитывать на медаль Кларка в своё время. То есть вот это достижение, скачок теории рынка сравним со скачком Диксита-Стиглица. Следующие скачки тоже ожидаются, я не буду говорить, в чём они состоят.
Я завершаю свой доклад. Не буду показывать усложнения, просто скажу, что базовая модель уже нашей лабораторией была развита в нескольких направлениях, базовая модель с переменной эластичностью замены Пока что этим никто, кроме нас, не занимается. На модели технического прогресса, на модели международной торговли, на модели гетерогенной фирмы – все эти развития сделаны, пока не опубликованы, но в целом, я думаю, эти усилия далеки от того, чего хочется. Мы до сих пор не до конца понимаем основную модель рынка, как это саморегулирующееся явление работает. Его ключевые продвижения были сделаны только что, в 2000е годы, некоторые ещё не произошли. Скажем, неоднородные фирмы, неоднородный потребитель – как туда добавить в модель, чтобы её можно было понимать, чтобы она работала, пока совершенно непонятно. Удастся ли эти модели калибровать – я надеюсь, что удастся; пока что эмпиристы говорят, что в принципе не удастся столь сложную модель калибровать. Поживём – увидим. К этому подталкивает, конечно, накопление эмпирики: наконец-то нарастают базы данных у фирм, нормальных экономических данных. То, что экономисты в 80е не могли сделать нормальные модели, - так у них и данных не было хороших, а теперь они есть. Я заканчиваю призывом к молодым экономистам: в теории, как и в эмпирике, всё впереди, и это ждёт вас.
Сонин: Спасибо, Сергей. Действительно, такая захватывающая область, где теория всё время развивается параллельно с эмпирическим исследованием, соответственно, то, что делается в теории, потом применяется на практических моделях, и на этих моделях и осуществляется принятие решений в области международной торговли. У кого-нибудь есть какие-то вопросы к докладчику? На один вопрос он точно сможет ответить.
Вопрос из зала: Что такое эмпирика?
Коковин: Это работа с данными. И на сегодня, к сожалению, такой вот разрыв: экономисты, встречаясь на конференциях, спрашивают друг друга: ты теоретик или эмпирик? Некоторые люди ухитряются это совмещать, но в идеале хочется, чтобы в экономике, как и в физике, наступил этап, когда зазор между эмпирическими и теоретическими исследованиями станет меньше. На сегодня большинство статей имеют и теоретическую модель, и её эмпирическое опробование, но если вы вкопаетесь вглубь, то – несколько поверхностное. Потому что теоретическая модель обычно написана красиво, а когда начинается эконометрическое оценивание, то она упрощается до полного примитива. То есть в большинстве кажется, что есть там и теория, и эмпирика, но на самом деле пока – большой зазор. Есть прекрасные результаты, в том числе у Олега Ицхоки, мне очень понравилось, но в большинстве – примитив. Над экономистами до сих смеются, я надеюсь, что когда-нибудь перестанут, как 40 лет назад смеялись над метеорологами, что они пишут модели, что они собирают какие-то данные, и каждая бабушка по своей ломоте в костях лучше знала, чем теоретик-метеоролог, какая будет завтра погода. Вот до сих пор такое положение с экономистами. Экономист интуитивный иногда говорит: да ладно, уйдите со своими моделями, я и так знаю, что станет с долларом. И до некоторой степени это правда. Вот так же, как метеорологи наконец заткнули за пояс бабушек, так и мы, теоретики и эмпирики, заткнём за пояс практиков, которые интуитивно чувствуют: палец послюнил – доллар упал, и оказываются правы чаще, чем мы с нашими моделями – пока.
Сонин: Сергей, я хотел не спросить, а поправить. Мы все надеемся, что Олег Ицхоки, выпускник экономического факультета МГУ и магистратуры РЭШ, получит John Bates Clark Award, но Марк Мелитц её не получил. Он один из титанов экономической мысли, один из самых цитируемых экономистов своего поколения, но он не получил и уже не получит, ему 45.
Коковин: Но про Ицхоки – глубоко согласен. Результат замечательный и исследование замечательное.
Сонин: Это повышает шансы Ицхоки – несправедливость, допущенная по отношению к Мелитцу, может быть, компенсирует.
Коковин: Несправедливость несомненная.