«Если мы вернем французский сыр, сможем меньше тратить на оборону»
- 1
Результаты исследования Александра Тарасова и Романа Захаренко опубликованы в статье: «Trade Costs, Conflicts, And Defense Spending» (в соавторстве с Michael Seitz: Journal of International Economics. Vol. 95(2). Pp. 305-318).
Как возникла идея связать торговлю с военными расходами?
Роман Захаренко: Идея возникла на фоне наших новостей, что мы все больше и больше тратим на вооружение. Были мысли, а нужно ли это, отчего это зависит и как это изменить. В частности, поскольку я занимался теорией торговли, меня заинтересовало, как это можно связать с объемами торговли. Собственно, существовали исследования о том, что торговля уменьшает военные конфликты, но мы решили привязать к этой теории третий элемент – именно расходы на вооружение. Потому что сами по себе конфликты в современном мире случаются редко – даже с учетом Донбасса или Сирии, сейчас в военных конфликтах гибнет меньше, чем в период «холодной войны». То есть сами по себе конфликты менее значимы, но тратят на оборонку все равно много, поэтому меня заинтересовал вопрос: если торговля связана с конфликтами, если она уменьшает конфликты, то, может быть, она может уменьшить и расходы на вооружение.
Александр Тарасов: Да, связь между торговлей и конфликтами – вопрос не новый, он уже исследовался экономистами, которые занимаются политической экономикой и международной торговлей, и просто экономистами-трейдистами. Новизна нашей статьи в том, что мы связали торговлю, конфликты и расходы на вооружение одной количественной моделью. Применив ее, мы можем на выходе получить какую-то оценку и сказать: да, у нас есть традиционные выигрыши от торговли, но если вы верите в наш механизм, то уменьшение трат на военные нужды при увеличении торговых объемов принесет дополнительный выигрыш. Число, которое мы получили, достаточно значительно, но при этом разумно. Если бы выигрыш от торговли за счет конфликтов и изменений трат на военные нужды увеличился в десять раз, кто бы в это поверил? У нас он в среднем удваивается. Может быть, иногда чуть-чуть больше. С моей точки зрения, это наш основной вклад. Попытаться понять величину эффекта связи торговли, конфликтов и затрат на военные нужды.
Сколько шла работа над исследованием – от идеи до публикации?
Александр Тарасов: Долго. Начали мы обсуждать, на самом деле, если я правильно помню, очень давно – в 2010 году. Встретились с Романом, он нашел интересную статью как раз про связь конфликтов с торговлей. Была идея не только связать конфликты и затраты на вооружение, но и попробовать получить именно что-то количественное. Но дело шло очень медленно, по многим причинам. Одна из них – тема была абсолютно новая, и не было чего-то, что мы могли взять за основу. Писали долго. Мы рассматривали все возможные страны – порядка 180, для которых у нас были данные по конфликтам, по торговле, по валовому внутреннему продукту. Для каких-то стран мы валовый внутренний продукт восстанавливали по потреблению энергосбережения. Для Северной Кореи, что в нашем исследовании было важно, мы находили дополнительные источники, смотрели литературу на эту тему, брали оттуда какие-то цифры. А в плане публикации все прошло очень удачно. Мы подали – были замечания, но это все было абсолютно реально доработать, и статью приняли.
За тот период, который охвачен данными, были ли какие-то конфликты, в случае которых можно сказать, что выгоднее было бы наладить торговлю?
Александр Тарасов: Тут не совсем правильно говорить, что выгоднее. Если страны воюют, значит, так или иначе это кому-то выгодно. Мы просто говорим, что при увеличении торговли воевать становится менее выгодно, то есть вероятность конфликта снижается, траты на военные нужды тоже сокращаются в силу того, что, как мы предполагаем, они нужны только в случае конфликта. Мы говорим, что в этом случае увеличение торговли принесет какой-то дополнительный выигрыш, и измеряем этот выигрыш. Например, конфликт с бывшей Югославией. Сколько стран туда было вовлечено, в том числе и косвенно – США, все страны НАТО в той или иной степени, сама Югославия, Россия в какой-то степени тоже. Объем торговли мог быть большой. Но в случае с Югославией как раз экономики, как мне кажется, было мало – там была именно политика. В нашей модели это может интерпретироваться как просто случайный шок, который объясняет наличие конфликта. Ну а дальше мы можем сказать, например, что если бы даже Югославия с Соединенными Штатами торговала больше, насколько бы снизилась вероятность конфликта и увеличилось благосостояние.
Роман Захаренко: У нас в статье есть пример Северной и Южной Кореи, войны между которыми нет уже очень давно, но они вооружаются. Безусловно, им лучше попытаться наладить торговые взаимоотношения, с этим никто не спорит. Единственное, что мы попытались сделать – это численно оценить, насколько все заинтересованные стороны могут выиграть от того, что эти страны попытаются наладить отношения. Мы получили, что если уменьшить торговые издержки так, что экспорт из Южной Кореи в Северную увеличится на 1 доллар, то расходы на вооружение во всем мире уменьшатся на 15 центов, в том числе в США – на 4 цента, в Северной Корее – на 5 центов, в Южной Корее – на 2 цента. Мне кажется, это серьезная сумма. Идея в том, что если Северная и Южная Корея станут более мирными по отношению друг другу, то они станут более мирными и вообще, и их другие потенциальные враги тоже смогут сократить вооружение.
Последнее время актуализировалась в дискуссиях тема экономики войны. При этом есть экономисты, которые считают, что экономика заканчивается, как только начинается война, потому что это коллапс, уже ничто не прогнозируемо. А есть те, кто, наоборот, говорят, что война – это все равно экономика, и все равно кому-то что-то выгодно, кто-то преследует какие-то свои интересы. Вы в этой дискуссии какую сторону займете?
Александр Тарасов: Я бы сказал, что экономика войны – это просто другие условия существования экономики. Конфликты однозначно сокращают долю торговли, дальше происходят потери от прекращения торговли, возможно, потери какой-то территории, потери ресурсов, которые идут, опять же, на военные нужды, меняется структура спроса, возможно ухудшение инфраструктуры в стране. А в принципе все остальное продолжает работать так же, как и раньше, но при новых условиях. Но, опять же, глобальная война – это немного другое. В случае применения ядерного оружия, конечно, будет глобальный коллапс, тут речи об экономике нет вообще. Но мы сейчас наблюдаем много локальных конфликтов, в которых замешано очень много стран. Может быть, даже не напрямую, а опосредованно. И что мы теряем в этом случае? Тут есть два экономических фактора: изменение ресурсов плюс некая изоляция страны от стран, с которыми конфликт, либо от всего мира – это уже зависит от конкретной ситуации. И то, что влечет за собой эта изоляция. Это торговля, возможно, доступ к технологиям, если не все технологии есть в стране, и так далее. Я бы не стал говорить, что при любом конфликте наступает коллапс. Вопрос, насколько вы теряете ресурсы в широком смысле этого слова, насколько это плохо и насколько это трагично, это просто некая локальная вещь. Я бы так ответил на этот вопрос.
То есть мы сейчас пришли к локальным войнам, которые в принципе можно вести все время, нет особой мотивации этого избегать, и это вопрос исключительно небольших издержек?
Александр Тарасов: Отчасти вы, действительно, правы. Та эмпирическая статья, которая нас мотивировала на нашу работу, так и называется «Make Trade Not War?». К сожалению, в каком-то смысле маленьких локальных конфликтов стало больше. Если я торгую со многими странами, конфликт с одной мало на что повлияет. Ну, может, чуть-чуть уменьшатся ресурсы, и то не факт. Можно иногда постреливать на границе, когда есть много других замечательных стран, с которыми мы можем торговать, просто перенаправим потоки. Ну, чуть-чуть потеряем, но не так много. В принципе, отчасти такое наблюдение есть даже не сколько в нашей, сколько в предыдущей работе. Все зависит от потерь.
Вы рассматриваете примеры, когда между собой враждуют две страны. А как-то пробовали учесть в модели наличие третьей стороны, которой может быть даже экономически выгодно, что у них конфликт?
Александр Тарасов: Это очень трудно учесть. У нас даже, по-моему, один из рецензентов высказал замечание, что, возможно, надо учитывать наличие военных союзов. То есть когда мы решаем начать конфликт, мы должны принимать во внимание, что, возможно, вмешается кто-то еще, кто-то выиграет и так далее. Но в этом случае все становится очень-очень сложно. Конечно, хочется создать модель, которая лучше описывает реальность, но, к сожалению, нет ничего сложнее самой реальности. В нашем случае мы просто рассматриваем все возможные пары стран, не принимая во внимание военные союзы или даже ту же НАТО. Хотя отчасти мы это учитываем, у нас для каждой страны есть некий фиксированный эффект – fix effects, то есть мы учитываем специфику страны, но напрямую в модель эффекты военных союзов не вносим.
Видите ли вы какое-то идеальное применение своей модели? Может быть, чтобы решить какую-нибудь практическую проблему?
Роман Захаренко: Ее можно использовать как дополнительный аргумент для либерализации торговли. Экономисты придумали много аргументов, и это еще один в том же направлении. Мы так позиционируем эту статью.
Александр Тарасов: Я просто не думаю, что это тот случай, когда мы можем подойти к политическому руководству и сказать: вот, получили интересный результат, вам надо подумать и что-то сделать. То есть наша модель не совсем ориентирована именно на какую-то имплементацию в плане того, чтобы пойти и сделать. Что мы можем сказать? Make trade not war, но без вопроса, с восклицательным знаком. Скажем так, это информация к размышлению. Понятно, торговля снижает конфликты – это мы все знаем, это не ново, но насколько снижает и мало это или много. Именно об этом стоит задуматься и держать в голове. В принципе, в каком-то смысле политическое руководство просто может – и этого бы хотелось – ориентироваться на количественный результат, который мы получили, при принятии решений, связанных с торговлей.
Вы начали с того, что задумались о российских расходах на вооружение. Сейчас, когда появилась модель, есть какой-то рецепт, как ее можно применить в случае России?
Роман Захаренко: Конечно. Если мы вернем французский сыр, то мы сможем меньше тратить на оборону. Можно даже оценить, насколько санкции повлияли на рост оборонных расходов. Это нужно вычислять, но в принципе в рамках нашей модели можно сделать такую оценку. Но скажу сразу, что модель хорошо работает для тех стран, у которых есть богатая история конфликтов. Например, если мы увеличим импорт из США в Россию на 1 доллар, то расходы во всем мире на вооружение упадут на 11-12 центов. История «холодной войны» и предыдущих конфликтов тут используется для оценки вероятности будущих конфликтов. Кстати, поэтому для стран, у которых раньше не было конфликтов, наша модель работает не очень хорошо. Например, Россию и Украину в эту модель поместить нельзя – ничего интересного она не покажет, потому что модель считает, что между этими странами вероятность конфликтов маленькая и, соответственно, если мы будем больше торговать, в конфликтном плане ничего особо не изменится.
Последний вопрос. Над какими исследованиями сейчас работаете?
Александр Тарасов: Я сейчас двигаюсь в двух направлениях. Первое направление – статья, с которой я буду выступать на Апрельской конференции – «Транспортная инфраструктура и торговля». Мы пытаемся понять, как должно выглядеть оптимальное распределение транспортной инфраструктуры и, если оно не оптимальное, что мы от этого потеряем. Другое направление совершенно отличается от всего того, что мы обсуждали. Оно связано с организацией фирм и в каком-то смысле глобализацией – как глобализация, как выход фирм на зарубежные рынки, как в каком-то смысле наличие возможности что-то передавать на аутсорсинг влияет на внутреннюю организацию. Есть фирмы, которые все производят внутри себя, а есть фирмы, которые очень многое отдают на аутсорсинг и, в принципе, занимаются небольшим количеством работы, потом это все объединяют и выпускают конечный продукт. Вместе с моими мюнхенскими коллегами мы пытаемся понять эмпирически и теоретически, как мотивация менеджеров внутри фирмы меняется в зависимости от уровня аутсорсинга внутри фирмы.
Роман Захаренко: Работаю над разными вещами. Конкретно международной экономикой я сейчас не занимаюсь. Заканчиваю проект по экономике города. Называется: Self-Driving Cars Will Change Cities. Идея в том, что, как прогнозируется, через 10-15 лет появятся беспилотные автомобили, и эта статья о том, как изменятся города после появления новой транспортной технологии. Здесь два главных аспекта. Первый –не нужно будет парковать машину в центре города, она может сама себя парковать где-нибудь в другом месте. Это сильно изменит ситуацию, особенно в США, где большая доля земли занята парковками. И второй аспект – в беспилотных машинах легче путешествовать, потому что не нужно крутить баранку, из-за этого многие люди согласятся путешествовать дольше и дальше, из-за чего увеличится и размер городов. Также есть детали: где увеличится стоимость аренды земли, где уменьшится, где будут парковаться эти беспилотные автомобили. Но в целом вот такие две идеи.