«За что люди будут работать – вопрос не такой простой»
- 1
Результаты исследования Андрея Бремзена, Антона Суворова и Елены Хохловой опубликованы в статье «Bad News: An Experimental Study on the Informational Effects of Rewards» (в соавторстве с Jeroen van de Ven: The Review of Economics and Statistics. Vol. 97 (1). Pp. 55-70).
Почему для исследования выбрали именно экспериментальную экономику?
Вообще в экономике часто получается, что сначала кто-то пишет теоретическую работу, а потом ее тестируют. Хотя по сравнению с теорией эмпирическая и, тем более, экспериментальная экономика довольно молодая область. Скажем, Адам Смит не проводил никаких экспериментов. Он просто написал трактат о том, как, он думает, должно быть. Или в теории Маркса есть какие-то вещи, которые потом не подтвердились на практике, но он этого не знал. Эмпирические и экспериментальные исследования и нужны в каком-то смысле для того, что проверить: мало ли кто там что напридумывал, давайте посмотрим, есть все это в реальности или нет. В XX веке теоретические работы стали более изощренные. Обычно они отвечают на более специальные, узкие вопросы. И для того, чтобы протестировать современную теорию, нужно очень много данных, которые не всегда существуют в природе. Мы в своем исследовании попытались изучить поведение отдельного человека, когда он попадает в какую-то экономическую ситуацию. И для начала нам нужно было сгенерировать такие данные, а для этого нужна была экспериментальная экономика.
У вашей статьи много соавторов. Чья была идея? Как работали?
На самом деле, в свое время мы с Антоном Суворовым были научными руководителями Елены Хохловой, которая тогда была магистранткой. Экспериментальная работа предполагает несколько видов деятельности, начиная от построения теоретической модели и ее обсчета, включая написание соответствующей программы для компьютера, и заканчивая скучной частью с набором участников и приготовлением мелких денег, потому что экспериментальные работы по экономике подразумевают выплату участникам эксперимента денег. Еще у нас есть голландский соавтор Йерун ван ден Вен, он не присутствовал на самих экспериментах в России, но занимался обработкой данных и значительно участвовал в написании самого текста. Очень важной является роль Антона Суворова. Во-первых, тема эксперимента близко соотносится с темой его диссертации. Во-вторых, теоретическую работу, результаты которой мы тестировали, написал его научный руководитель Жан Тироль (вместе со своим соавтором Роланом Бенабу), которому позже дали Нобелевскую премию. Из этой работы следует, что у вознаграждения есть «черная сторона», связанная с мотивацией. Собственно, диссертация Антона была продолжением работы Бенабу-Тироля в сторону динамической ситуации. Сама идея возникла не меньше пяти лет назад, и первые раунды эксперимента мы осуществили в течение нескольких месяцев. А дальше началась борьба за публикацию.
Сколько раз возвращали?
По-моему, трижды. Мы начали с журналов из топ-5. Вернули. А вот в топ-10 уже приняли. Но, как это обычно бывает в нашей науке, очень редко статью принимают к публикации в том виде, в котором она подана. Нужно отвечать на замечания рецензентов. Иногда для этого приходится проводить дополнительные раунды эксперимента.
В вашем эксперименте участвовали реальные группы работодателей и работников?
Нет. Это были так называемые «работодатели» и «работники». Участников эксперимента ставили в такую ситуацию: предположим, вы работодатель с такими-то характеристиками, сколько вы предложите своему работнику в качестве бонусов? Или предположим, вы работник, что вы будете делать, если работодатель предлагает такую-то структуру вознаграждения? На самом деле, выполнение работы в экспериментальных постановках тоже бывает разным. Когда экспериментаторы исследуют контракты и пытаются платить за выполненную работу, то есть два пути, которыми можно пойти. Первый – действительно, заставлять участников что-то делать. Но мы пошли по другому пути, в каком-то смысле более простому, кроме того, дающему более чистый взгляд. Мы говорили: представьте, что у вас есть возможность приложить или не приложить усилие. И если вы прикладываете усилие, мы вычитаем какую-то сумму из выигрыша, зато увеличивается вероятность того, что проект будет успешным и потом вы получите больше.
Идея была в том, чтобы понять, как все-таки правильно стимулировать работника, чтобы он работал лучше?
Тут тоньше. Вообще, если начать чуть издалека, в экономике организаций и теории контрактов большую роль играет выбор структуры оптимального вознаграждения для работника. Даже не размера, а именно структуры – за что люди будут работать. Этот вопрос не такой простой. На первый взгляд кажется, что людям платят деньги, они работают – и все. Но если это и применимо к чему-то, то только к не очень квалифицированным видам деятельности. Например, это подойдет поденным рабочим, которые хотят 8 часов поработать, и это будет очень черная работа. Или в Макдоналдсе платят по часам. Там тоже более-менее ясно, какой это вид деятельности и его легко измерить. Но подумайте об университетском профессоре. Как ему нужно платить? Не в смысле сколько – хорошо бы побольше, а за что. Этот вопрос совсем не очевиден.
То есть простой рецепт платить больше не работает?
На эту тему есть тонны исследований, и в зависимости от видов деятельности бывают разные оптимальные структуры вознаграждения. Платить всем плоскую зарплату, не зависящую ни от чего, неудачное решение. Пример Советского Союза показывает, что у работников остается очень мало стимулов прикладывать усилия. То есть надо думать, как так аккуратно выстроить вознаграждение работника, чтобы, с одной стороны, стимулировать его больше работать, а с другой – не подвергать излишнему риску. Потому что если мне платят только сдельно и, скажем, не будет никаких больничных в случае, если я сломал ногу, это тяжело. И этот вопрос возникает в самых разных областях. Например, очень важно понять, как правильно структурировать вознаграждение топ-менеджеров. Путь, по которому сейчас идут в Америке, состоит в том, что топ-менеджеры получают гигантские деньги, и это подвергается критике. Или президент страны – из каких соображений он добросовестно исполняет свои обязанности, не халтурит? Это не такой простой вопрос, как может показаться. Что движет Обамой каждый день идти на работу? Особенно теперь, когда у него последний год, и он это знает – в отличие от некоторых других стран, в Америке тут сюрпризов не бывает.
Есть разные соображения, которые движут людьми. Некоторые из них носят такой характер, который обычно обозначают грубым словом «нерациональный», хотя, на самом деле, это просто не связано с эгоистическими предпочтениями. Но есть, конечно, и ситуации, когда работники принимают решение работать больше или меньше в зависимости от структуры контракта, который им предложен. В нашей работе мы тестируем следующую теоретическую гипотезу: допустим, вам предложили за выполнение какого-то не очень на первый взгляд сложного задания очень большое вознаграждение. Первое, что вы должны почувствовать – это что?
Что-то не то.
Это второе. А вот первое – это то, что очень хочется получить эти деньги, что сейчас я все брошу и буду вкалывать. А потом уже вы можете подумать примерно в следующем направлении: а почему за такую вроде бы несложную работу мне предлагают такие большие деньги? Это может кое-что означать. Например, это может означать, что задача, которую мне предлагают решить, сложнее, чем я думал. Если вам предлагают большие деньги за работу, про которую вы мало что знаете, то чем больше вам предлагают денег, тем больше оснований опасаться, что что-то не то. Другой вопрос, если бы это всегда работало так прямолинейно, никто бы никогда не предлагал большие деньги. Поэтому у нас в нашей постановке есть работодатель и работник, причем работодатель знает сложность задания, а работник только догадывается. И работник получает два сигнала: вот это самое понимание, вообще может ли он это сделать, и, кроме того, предложение денег. Если предложение высокое, то мы бы ожидали, что работник согласится, но с внутренней опаской, что может не получиться. И мы придумали дизайн, который позволял бы различить эти два эффекта. Прямой мотивировочный эффект: мы предлагаем деньги, чтобы вы не спали четыре ночи подряд и выполняли задание. И косвенный эффект: если они хотят, чтобы задание было выполнено за четыре дня, может быть, это сложнее, чем я думал. Для того чтобы эти два эффекта разделить, мы в нашей постановке даем работнику два разных проекта. Они одинаковой трудности, и он об этом знает. Но за один из них он получает вознаграждение, а другой делает как бы для собственного удовольствия.
То есть вы нашли, каким образом формализовать то, что происходит в голове работника и, на самом деле, плохо поддается формализации?
Да. Наша работа немножко на стыке психологии и экономики, как и значительная часть экспериментальной экономики. Конечно, при изучении того, как люди себя ведут, совсем абстрагироваться от психологических влияний мы не можем, но наша задача была увидеть наличие именно такого информационного эффекта.
Есть на выходе из вашего исследования какая-то модель, которую можно прямо применить где-то? Например, работодатель решает посчитать, сколько ему и как платить работнику, чтобы повысить эффективность его труда.
Если бы кто-то знал, сколько именно нужно платить работнику, этот человек был бы миллионером на рынке консультантов. Конечно, как всегда бывает в экспериментах, а именно для этого и нужны эксперименты – мы точно задаем параметры ситуации. В реальности, естественно, все сложнее. То есть максимум, что я могу с уверенностью сказать: да, этот эффект существует. И работникам, которым предлагают неожиданно большую премию за то, что они делают что-то вроде бы несложное в срок или успешно, свойственно думать: ага, наверное, мы что-то не заметили. Но в каждой конкретной ситуации надо рассчитывать отдельно. Кроме того, есть другие стимулы. Например, есть исследования мотивации донорства крови - ясно, что тут важен альтруистический порыв, но как его оценить в денежном эквиваленте? Это вопрос очень важен для понимания оптимальной структуры вознаграждения донорам, но задавать его в таком виде практически бесполезно, потому что люди, несмотря на теории экономистов, очень мало что могут определить в деньгах, кроме разве что того, на чем наклеены ценники. У людей, когда они принимают решения, в том числе по трудовым контрактам, есть масса соображений. Наша работа вносит некоторую ясность только в одно из них.
Экономика отчасти похожа на медицину. Никто не может изучить, как устроен человек в целом и как протекают его физиологические процессы в комплексе – это слишком сложно. Тем не менее, какие-то отдельные вещи мы иногда знаем.
Есть понимание горизонта исследования этих отдельных процессов?
Как всегда бывает в экспериментальной работе, какую-то одну проблему решили, и тут же становится ясно, насколько это маленький шажок в понимании всего комплекса явления. Тут интерес представляет новая отрасль науки, которая, возможно, полностью изменит жизнь экспериментальных экономистов. Это связано с тем, что теперь появились технические возможности исследовать сам процесс принятия решений на молекулярном уровне. Я имею в виду возможность использовать магнитно-резонансный томограф. Теперь мы знаем точный ответ на метафорический вопрос, чем мы думали, когда принимали то или иное решение. Года четыре или пять назад я был на одной конференции в Швейцарии, и там коллеги представляли свои эксперименты по нейроэкономике. Тогда я стал понимать, что наши эксперименты XX века, где мы заставляли людей сидеть за компьютером и принимать решения, в каком-то смысле уходят в прошлое, теперь интереснее становится, какие доли мозга активируются при каких задачах. Так что мне кажется, что в ближайшее время мы увидим совершенно новый пласт работ. Буду рад принять участие в этой деятельности.